Игры эльфов
[Image] [Image]
                                                                          
[Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Василиса  
Форум » Врата ада » Мир Аниме » Death Note [Тетрадь Смерти]
Death Note [Тетрадь Смерти]
LunaДата: Пятница, 07.03.2008, 22:39 | Сообщение # 1
Группа: Человек
Сообщений: 2324
Репутация: 9
Статус: Без нас
Зло – заразная штука. Мы все инфицированы, без надежды на иммунитет, и порой для того, чтобы запустить этот часовой механизм, достаточно лёгкого толчка – или правильно введенного кода, а слабое место, как правило, там же, где и сила. Например, обострённое чувство справедливости и желание добра всем правильным людям. Очень хочется, чтобы мир стал лучше. Очень хочется сделать это как можно проще и как можно быстрее – чтобы воочию наблюдать неотвратимое наступление всеобщего счастья.

Понятное желание, в самом деле, сколько можно слушать эти опостылевшие просьбы потерпеть, да и кому интересно участвовать в проектах, рассчитанных на сотни лет? Надо, чтобы в пределах одной жизни, пусть не завтра, но лет через десять, с возможностью самому насладиться миром, где царит справедливость. Ради этого можно пойти на многое. Такая цель стоит любых средств, а метод не раз был опробован человечеством, особенно в японской истории.

Неудивительно, что именно в этом культурно-историческом контексте столь категорично и последовательно была воплощена идея Бэтмена и прочих принципиальных гамлетов, выправляющих вывихи века жёсткой ампутацией без наркоза.

Смертная казнь в Японии, например, в эпоху Эдо, была самой распространённой мерой пресечения преступлений, а в предшествующий период – едва ли не единственной. По законам «военного времени» заодно казнили родственников, а зачастую и соседей, что касается жалости… Как отмечает по этому поводу известный японовед А.Н. Мещеряков, «В одном указе XVII века меланхолично сообщается, что дети некого крестьянина Согоро, осмелившегося подать жалобу непосредственно сёгуну в обход своего прямого начальства, по идее должны были бы быть приговорены к той же мере наказания, что и их непутёвый отец – распятию, но в виде особой милости четверо малюток (одиннадцати, девяти, шести и трёх лет) подвергаются казни через отсечение головы».

Рационально и наглядно – с учётом подобной веками применяемой методики, кто посмеет назвать Ягами Лайта жестоким? Лайт записывал в Тетрадь Смерти только взрослых, умирали они в основном от сердечного приступа – это вам не живьём в землю закопать! Внезапность подобной кары содержит в себе что-то гуманное, по крайней мере, преступник освобождается от мучительного ожидания, неотвратимость же чем-то похожа на опыты с крысами в клетке – а там дрессировка достигает поразительных результатов!

Убивая преступников, Кира, словно в универсальной формуле, объединил законодательную, судебную и исполнительную власть, оставив полиции и разным добрым людям разыскивать предполагаемых убийц, насильников и бандитов. Конечно, есть в этом что-то паразитическое: тот же Бэтмен, например, хоть и пользовался поддержкой «своего человека» в полиции, сам отправлялся на расследование, нередко рискуя жизнью… Ну, и скольких он «исправил» в одном – обратите внимание – Готэм-сити? А тут целый мир и вполне ощутимый результат.

И главное, так по-японски – чисто и аккуратно! Ния недаром назвал Тетрадь самым страшным оружием, ведь она позволяет совершать убийство, не видя его последствий, без крови, без искажённых мукой и отчаяньем лиц, без тускнеющих глаз – с тем минимальным физическим усилием, которого хватает на несколько росчерков пера. Почти как нажать кнопку. Элегантно, удобно, эффектно. Как будто не людей убиваешь, а «ешь» пешки.

Но чтобы сравнивать «Тетрадь Смерти» с шахматами, надо относиться к этой игре как к некой метафоре и не играть в неё всерьёз и регулярно. В настоящих шахматах всё одновременно и сложнее, и проще, чем в жизни. Только 64 клетки, только 32 фигуры – при этом игроки до начала партии знают все правила, видят каждую фигуру и имеют представление о возможностях каждого коня, ладьи и слона.

А здесь участники игры появляется на доске постепенно, и даже те, что стоят с самого начала, нередко нарушают правила, которые также имеют тенденцию меняться. Есть невидимые фигуры и неучтённые, а главные игроки то ли ферзи, то ли короли, поэтому не могут контролировать всех игроков и не всегда видят следующий ход. Какие-то нечестные шахматы получаются!

Но всё равно затягивает – логические построения, просчитывания и просчёты, ошибки и провокации. Ох, уж этот Кира! Ох, уж этот L! Болеешь за обоих, словно непутёвый Синигами, нашедший себе спасение от скуки. И, как Рюук, относишься к происходящему исключительно как к развлечению – максимум, что с тобой могут сделать, это разочаровать, ведь зрители всегда защищены, главное – не вмешиваться.

А посмотреть есть на что. Безукоризненный и стильный красавчик-убийца, чьё пафосное желание стать «богом нового мира» соизмеримо с профессиональной гордостью его оппонента, очаровательного в своих странностях «борца со злом». Идеальные противники, достойные друг друга и при этом, что логично, похожие. Как две стороны одной медали «За мир во всём мире». Как близнецы, разлучённые волей судьбы, но навечно скованные своей родственной гениальностью. Как чёрный и белый ферзь…

С тем важным отличием от ферзей, что в этом сражении один хочет получить доказательства вины другого – того, кто стремится устранить своего противника физически. Признание против смерти – неравные ставки. Кира вообще сразу получил фору: ему-то мало что мешает избавляться от реальных и гипотетических противников, а вот у L – одни запреты. Простой метод «убить всех подозреваемых» – это метод Киры. Пойти на такое – значит, потерять моральное право ловить Киру. Значит, проиграть.

Вот только это не игра, не сражение двух умов за клетчатой доской за чемпионский титул, а вопросы человеческих жизней и поступки живых людей. Стоит увлечься и начать относиться к «участникам» как к «фигурам», неминуемо попадёшь в логическую ловушку: в шахматах при планировании многоходовой комбинации необходимо учитывать поведение только одного противника, а вот фигуры всегда будут ходить так, как положено. Они не совершают ошибок. У них нет свободы воли. Они не могут ослушаться. В отличие от людей.

Самый искусный манипулятор не сможет вечно контролировать «исполнителей своей воли». Люди, в самом деле, интереснейшие создания – как раз в силу своей непредсказуемости. И как бы ни хотелось расчертить мир на чёрные и белые клетки, рано или поздно лавина чужих ошибок и случайностей заставит вопить от злости даже самого хитроумного и хладнокровного «гроссмейстера».

В самом деле, какой гений может предусмотреть ВСЁ? Например, как Лайт мог учесть появление такого «подарка», как Миса, к которой идеально подходит поговорка «одна блАндинка способна испортить жизнь бесконечному количеству умных людей»? Это всё равно что для опытного детектива L поверить в Синигами и Тетрадь Смерти! Всем достаётся поровну и неожиданностей, и подвохов, разрушающих стройные причинно-следственные конструкции и логические цепочки.


Мы существуем, чтобы прекращать понимать, что шляпы бога черных оттенков. Этот цвет, делает это средством. Неправильно!
___________________________________________________________________________________

General:
1.Друзья: Вратовцы [все]
2.Лучший друг:
3.Антипатия/Непонимание: оО [за плохие отыграши]
4.Семья: Alisa
Intim
1.Любовь: Эдуард *скупая слезинка*
2.Лучший секс: : mm… Эрика [там посмотрим]
3.Симпатия: Олег
4.Страсть: Карина
5.Враг: Оги

 
LunaДата: Пятница, 07.03.2008, 22:39 | Сообщение # 2
Группа: Человек
Сообщений: 2324
Репутация: 9
Статус: Без нас
Однако каким бы захватывающим ни было противостояние этих двойников-вундеркиндов, «Тетрадь Смерть» не о том, кто умнее. Масштаб шире: идеи Киры и его возможности против идей и ресурсов «испорченного» мира. Киру и L можно заменить, хотя, конечно, с потерей качества, но суть останется прежней: киллер-индивидуалист Vs закон-LAW-LEX, который, каким бы dura он ни был, всё равно остаётся законом. И вся история человечества неминуемо упирается в эту веками выработанную установку.

Впрочем, правила подвержены корректировкам и мутациям. В наши дни в Европе не казнят за срубленное в королевских лесах дерево, хотя именно благодаря подобным мерам эти леса достояли до наших дней. Но чего можно достичь законами, по которым даже убийца может быть оправдан? Преступников много, и они нередко избегают наказания – так что знакомый не понаслышке с этим возмутительным обстоятельством Ягами Лайт, обретя Тетрадь Смерти, пытается исправить мир.

У него есть факты – напрямую от японской полиции, с деятельностью которой он знаком благодаря отцу, занимающему в этой организации высокий пост. У Лайта всё в порядке с головой: отличник из отличников, привыкший относиться к себе как к особенному и постоянно получающий подтверждение своей исключительности. И главное, у него безупречная репутация, он никогда не оступался!

Скучно – до зевоты. Лайта тоже подташнивает от собственной «идеальности», контрастирующей с несовершенным миром. Ну, окончил бы он университет, поступил бы в полицию, как отец, стал бы лучшим следователем – а толку? Ловить бандитов и видеть, как их оправдывают? Потрать на это всю жизнь, заработать инфаркт и так ничего конкретного не добиться?!

А ведь всё до смешного просто: в мире есть плохие люди, которые мешают хорошим. Вспоминаем арифметику, применяем закон вычитания – и вуаля! - счастье для всех, и никто не уйдёт. Для универсальной формулы не хватало лишь Тетради Смерти. Лайт получил её – и начал вычитать… И начал превращаться в Киру. И начал свой путь к поражению.

Разумеется, подобное «расщепление» началось не с обретения Тетради (это, так сказать, внешний фактор), а с принятием на себя роли «высшего судии и палача». Лайт прекрасно понимал, что его действия будут признаны незаконными, а значит, его будут искать. И хотя он всей душой за правосудие, его душа начала подгнивать, когда он разрешил себе то, что запрещено другим. Невозможно одновременно строить справедливость, настаивать на строгости законов – и оставлять лазейку для себя.

Первое, что следует принести на «алтарь правосудия», это своё личное «Я», и многие полицейские, действующие на протяжении всего сериала, не раз и не два доказывали, что иначе нельзя. Самовлюблённость Киры – улика, от которой не оправдаться, каким бы благородным светом ни сияли его прекрасные глаза. Так цель превратилась в средство, а Ягами Лайт начал отходить на второй план – как «исходник», от которого пришлось отказаться ради новой «версии», ради Киры, исключения из всех правил – ради «бога нового мира».

Но это не тот бог, что управляет справедливость, а тот, в чьих руках смерть. Убийца. Преступник. И поскольку Лайт в своих прекрасных порывах, безусловно, прав, постольку Кира обречён на поражение.

Это предопределенность неочевидна, но неотвратима и расстраивает не меньше, чем внешние изменения главного героя. Аниматоры и художники «Тетради Смерти» аккуратно перенесли на экран персонажей манги, поработали над интерьерами и обликом города, создали по-настоящему напряжённую атмосферу, позаботились о деталях и символах, а голоса сэйю вкупе с ритмичным фортепианно-гитарным саундреком подняли сериал до высокого уровня и заслуженных рейтингов. Всё отлично, но почему тогда с каждой серией… с каждым днём… с каждой сотней совершённых убийств Лайт Ягами всё больше становится похож на некое карикатурное воплощение «злодейства, скрещенного с гениальностью»? Этот безумный смех, это демоническое выражение лица, в котором уже мало что осталось от того лапочки, каким он был в начале – что они этим хотели показать? То, что убивать людей – плохо? Но идея-то хороша: очистить мир от преступников во имя справедливости!

Всё правильно. Это первый симптом болезни, при которой белое кажется чёрным, а свет превращается в тьму – хочется упрощать. Зло любит симметричность, схематичность и логику, зло обожает чёткие формулы и быстрые ответы, зло искушает мгновенным результатом. Кажется, что всё просто и очевидно, и кто там вспомнит того первого, сомневающегося и колеблющегося Гамлета и его слова о том, что «если обходиться с каждым по заслугам – никто не уйдёт от порки»?

В каждом из нас скрывается это сладкое желание, чтобы одним ударом – и всё сразу стало хорошо. К счастью, чудес (если это можно назвать чудом) не бывает, мы не получим ни кнопки, убивающей всех злодеев, ни суперспособностей, ни Тетради Смерти. Увы, но поэтому никому не удастся на собственной шкуре испытать «развращающее действие власти». Можно лишь размышлять и фантазировать на эту тему, но знать наверняка о самом себе, насколько ты устойчив к заразе, получится ли удержаться, будет ли шанс избежать серьёзных ошибок?..

Это как яблоко. Искушение, после которого тебя вышвырнут из рая фантазий и желаний в реальность – но пока не откусишь, не скажешь наверняка, какова она на вкус, эта возможность заканчивать чужие жизни.

Ягами Лайт попробовал. Убедительный эксперимент. Результативный опыт. За этим стоит понаблюдать.

Взято с сайта: http://www.world-art.ru/animation/animation.php?id=5891

Скачать мангу можно тут: http://deathnote.ru/

Посмотреть аниме тут: http://intv.ru/view/?film_id=11186




Мы существуем, чтобы прекращать понимать, что шляпы бога черных оттенков. Этот цвет, делает это средством. Неправильно!
___________________________________________________________________________________

General:
1.Друзья: Вратовцы [все]
2.Лучший друг:
3.Антипатия/Непонимание: оО [за плохие отыграши]
4.Семья: Alisa
Intim
1.Любовь: Эдуард *скупая слезинка*
2.Лучший секс: : mm… Эрика [там посмотрим]
3.Симпатия: Олег
4.Страсть: Карина
5.Враг: Оги

 
LunaДата: Пятница, 07.03.2008, 22:40 | Сообщение # 3
Группа: Человек
Сообщений: 2324
Репутация: 9
Статус: Без нас
Автор: InferiorityComplex

Настоящее имя: Mail Jeevas
1990/02/01 - 2010/01/26
Группа крови: О
Рост: 168 см.
Любит: видеоигры
Не любит: бывать на людях

Итак, вы берете институт Вамми, который в сущности является инкубатором гениев, и получаете самый термоядерный набор личностей. Холодные вычислительные машины, как Неар, старые добрые взрывоопасные психи, как Мелло, и в конце-концов, Мэтт.
О, не вздумайте недооценивать его довольно мирную внешность и странноватую манеру одеваться. Вообще-то в плане способностей, он был сразу после Мелло. Старый добрый номер три, алмаз неограненный))) Можете смело прибавлять проблемы с психикой. Потому что черта между гением и безумцем очень и очень призрачна – она вообще существует???

Мы действительно мало о нем знаем – и возможно, так ему больше нравится.

Номер три. Компьютерный гений. Не выпускает изо рта сигарету. Этот невысокий худощавый парень, который носит защитные очки. Сверху – шапка растрепанных красноватых волос. Такой может положить глаз на симпатичную девчонку как Миса, и конечно же не отрываясь играет в свои видео-игры, он обожает видео-игры. И один черт не хватает внимательности и целеустремленности. Он подвегр опасности весь план Мелло, так как упустил из виду девчонку, за которой должен был следить. Ууупс)))

Но, кажется, это совсем ему не мешает. Он умеет скрываться, имеет неслабые навыки, и ему просто скучно – наверно как и любому хакеру, который бороздит просторы бесконечного цифрового моря, без лица и без имени, который вламывается в систему и заменяет все твои важные документы на гей-порно, просто потому что ему скучно. (По крайней мере это качественное гей-порно) Ему просто надо чем-то занять себя. Даже когда он помогает Мелло, и в общем-то немало делает для него – в этой самой захватывающей детективной истории всех времен (эй, мы охотимся за парнем, который убивает людей даже не прикасаясь к ним, и его считают долбанным богом и мы оба можем погибнуть точно так же, как Эл!), его единственная жалоба – это то, что ему скучно сидеть в комнате и заниматься слежкой. Очевидно, его приоритеты четко расставлены по местам.

О, нет, нет, нет, я вижу, вы хмуритесь и отворачиваетесь «Обычный раздолбай и бездельник,» но вы очень ошибаетесь, видите ли, он тоже из этих детишек Вамми, а эти маленькие черти не так уж предсказуемы, э?))

Потому что, несмотря на то, что ему скучно и он хочет повеселиться, и хочет сделать что-нибудь более захватывающее, он все равно следует за Мелло, словно тот – его единственный источник развлечений. Мелло говорит, следи за девчонкой, он отвечает, хорошо, но мне скучно, Мелло говорит, приезжай в Токио, он отвечает, сейчас? и Мелло говорит, прыгай, и он говорит, иди к черту и возвращается к своим видео-играм. Так что, может быть, это правда, и он настолько нормальный, насколько ребенок из Вамми только может быть, но знаете, что? Он по-пренему предан, и предан как пес, как одно из этих патетических животных, которые всюду следуют за своими хозяевами, как специально обученные армейские собаки, которые следуют за своими солдатами на поле боя и вместе с ними погибают под пулями, истекая кровью…

Мелло скорей всего просто сказал ему: «Мы похитим самую известную особу в Токио, мы похитим представителя Киры, а ты будешь отвлекать внимание ее телохранителей, вооруженный лишь сигнальным пистолетом с дымовыми гранатами.» И скрее всего он просто ответил: «Окей», прежде чем вернутьс к своему Нинтендо, в конце концов он хотел пройти этот последний уровень до того, как умрет.

Дальше все было просто.

Он сделал так, как сказал ему Мелло. Он поехал туда, где эта женщина выходила из машины, затянулся своей сигаретой, выстрелил дымовую завесу, прежде чем вжать до пола педаль газа и рвануть оттуда на полной скорости. У них было назначено место встречи в Нагано, в старой церкви, и он поехал навстречу закату и они встретились с Мелло, и жили долго и-

--Ха-ха, да, конечно. Это тебе не видео-игра, Мэтт.

Нет. Телохранители догнали его, 13 черных Седанов окружили его побитую старую Чеви, и когда он вылез оттуда, и с самоуверенной улыбкой заявил: «У меня есть информация, вы не станете меня убивать,» они просто расстреляли его. Бах-бах-бах, детка.

Он умер стоя с улыбкой на окровавленных губах.


Мы существуем, чтобы прекращать понимать, что шляпы бога черных оттенков. Этот цвет, делает это средством. Неправильно!
___________________________________________________________________________________

General:
1.Друзья: Вратовцы [все]
2.Лучший друг:
3.Антипатия/Непонимание: оО [за плохие отыграши]
4.Семья: Alisa
Intim
1.Любовь: Эдуард *скупая слезинка*
2.Лучший секс: : mm… Эрика [там посмотрим]
3.Симпатия: Олег
4.Страсть: Карина
5.Враг: Оги

 
LunaДата: Пятница, 07.03.2008, 22:41 | Сообщение # 4
Группа: Человек
Сообщений: 2324
Репутация: 9
Статус: Без нас
Автор: InferiorityComplex

Allow me to introduce…

Настоящее имя: Mihael Keehl
1989/12/13 - 2010/01/26
Группа крови: А
Рост: 171 см.
Любит: шоколад
Не любит: тех, кто лучше его.

Хотите знать, что такое комплекс неполноценности? Потому что это именно то, чем реально является Мелло. Ходячий, говорящий, обоженный, обугленный, и наконец сожженный до тла парень, который устал быть вторым, который просто хотел быть лучшим, один раз в жизни превзойти всех, завершить начатое Эл, чтобы показать, что он лучше Неара. Хотя бы раз. Это все, чего он хочет. И он добьется этого.

На первый взгляд, Мелло абсолютный псих.

Конечно, сначала он мог начать нормальную жизнь. Просто еще один мальчик-гений, в институте Вамми, кторый в сущности – ну вы же знаете, только не говорите, что вы не в курсе – является ни чем иным как тренировочным центром, где штампуют будущих детективов. А Мелло мог бы стать вторым Эл, если бы не Неар, эта чертов маленький кусок ваты. Мелло угробил все свое детство, пытаясь быть лучше Неара, отвоевать первое место, но ему никогда это не удавалось. Он вырос с огромным грузом на плечах и комплексом величиной с гору. Попробуйте сказать ему, что он – не Номер Один, и он отстрелит вам голову ко всем чертям. Платиновый пистолет, который он носит с собой – не просто для красоты.

И что же, когда Эл умер – это раздавило его. Тот единственный человек, которым он восхищался и которого мечтал превзойти – мертв как дверной гвоздь и гниет в земле?! Оставив Неару титул преемника Эл, Мелло уходит из института и – угадайте-ка, самая забавная часть – становится долбанным боссом мафии. Ха! Грузануло? Тощий пятнадцатилетний мальчишка из старинного сиротского приюта в Лондоне, недолго думая ныряет с головой в самую грязную дыру, в самую гущу Лос-Анжелесской мафии. Вот, как действует Мелло. Все или ничего, детка.

И что же потом? Ну, детали вы можете уяснять для себя сами, но общий смысл несложно понять. Потом этот чертов психопат идет и похищает дочь директора полиции, что влечет за собой долбанный эверестом проблем и заканчивается полнейшим фиаско, и тем, что он взрывает сам себя и чуть не отправляется к праотцам. Однако, он выживает в этом хаосе, цепляясь за жизнь, как таракан, получив на память огромный шрам на пол-лица, возвещающий о его НЕУДАЧЕ, крупным, жирным шрифтом.

Но, знаете, я должен сказать вы считаете его злом, не так ли? Вы читаете все это и думаете : «Чертов псих, подонок, он заслуживает смерти.» Но, сами подумайте, что, если бы вы всю жизнь пытались превзойти маленькое белое существо, которое смотрит на вас без единой эмоции во взгляде? Что если бы единственный человек, которого вы уважали и стремились ни в чем не уступать, был убит каким-то маньяком?? И теперь вы можете лишь смотреть, как эта чертова маленькая белоснежка принимается методично выслеживать и ловить преступника.

Вы не сделали бы все, чтобы внести в это хоть каплю спаведливости – как ее понимаете вы?
Вы не нажали бы на кнопку детонационного пульта, и взорвали эту замечательную гору динамита?

Но история на этом не заканчивается, даже не мечтайте. Не думайте, что после того, как он чуть было не взорвал себя на мелкие кусочки и едва выбрался живым из всего этого бардака, он бросил преследовать убийцу. Нет, он бросился обратно, в самое пекло, разукрашенный шрамами, весь в черной коже, полный гнева и решимости, потому что, черт возьми, он собирался завершить начатое, пусть даже это будет стоить ему жизни…

И, знаете, что? Так и вышло.

Но иначе быть не могло, потому что, видите ли, этот подонок Кира зашел слишком далеко. Он убил Эл, он уничтожил правосудие, по его вине погиб единственный человек, к которому он когда либо был привязан, и он убил бы Неара, их обоих, если что-то не предпринять. И единственное, что он мог сделать, это сотрудничать с Ниа, и именно так он и поступил. Он похитил собственного глашатая Киры – эту девицу с большими буферами, и самую обожаемую знаменитость Японии на тот момент – хотите верьте, хотите нет – что закончилось самой кошмарной неудачей и его смертью от сердечного приступа. Его тело обратилось в угли и его даже не опознали, потому что он был никем и ничем, просто еще один призрак системы, еще одна тень в безликой серой толпе.

Просто еще один симпатичный светловолосый парень, со шрамом на лице, с диким желанием в глазах, хоть раз, пожалуйста, хотя бы один раз стать лучшим. Желанием хоть раз выиграть.

И, кто знает, может быть, в конце, ему это удалось. Может быть. Кто знает.


Мы существуем, чтобы прекращать понимать, что шляпы бога черных оттенков. Этот цвет, делает это средством. Неправильно!
___________________________________________________________________________________

General:
1.Друзья: Вратовцы [все]
2.Лучший друг:
3.Антипатия/Непонимание: оО [за плохие отыграши]
4.Семья: Alisa
Intim
1.Любовь: Эдуард *скупая слезинка*
2.Лучший секс: : mm… Эрика [там посмотрим]
3.Симпатия: Олег
4.Страсть: Карина
5.Враг: Оги

 
LunaДата: Пятница, 07.03.2008, 22:42 | Сообщение # 5
Группа: Человек
Сообщений: 2324
Репутация: 9
Статус: Без нас
Конечно не моё, конечно пёрто

Название: «Я иду».
Автор: Лорана
Бета: Серая Сова
Фэндом: Death Note
Категория: слэш
Рейтинг: R.
Пейринг: Мэлло и Мэтт
Жанр: ангст, deathfic. AU. POV Мэлло.
Дисклаймер: Оба и Обата зажали "Тетрадь", Сова щедро поделилась идеей для сюжета, реализация и плюшки - мои.
Саммари: память - как качели. Вперед, назад, и снова, по кругу. Время - для осознания. Отсрочка смерти - на несколько дней. Анализ - пустая трата нервов.
Выжить лишь для того, чтобы почувствовать боль потери.
Примечание: мое видение Мэтта и Мэлло может не совпадать с вашим (:

читать дальшеЧтобы выжить, достаточно лишь одной ошибки. Чужой. Ошибки мелкой, незначительной, исключительно дурацкой. Всего-то – неправильно написать имя, пропустить одну букву. Нацарапать на линованном тетрадном листе «Kehl» вместо «Keehl». Маловероятно, что она сделала это специально – скорее, ошиблась от страха, нервов, чувства собственной беспомощности. А я даже ничего не почувствовал – просто странно кольнуло сердце, будто на миг в него вошла острая игла. И это – все. Будто бы и не шагнула мимо меня Смерть, разминувшись с моей тропой жизни всего лишь на несколько дюймов.
Киёми Такада, Голос Киры. Твое похищение далось мне… черт возьми, мне пришлось заплатить высокую цену. Дьявол… Согласился бы я вновь совершить это, если бы знал, что этот безумный, отчаянный план, направленный лишь на то, чтобы опередить Ниа, провалится, и, более того, будет стоить мне жизни друга? Не знаю. И вряд ли когда-нибудь найду ответ. Вместо него почему-то перед глазами встает окошко в грузовой отсек автомобиля, темноволосая голова и отчетливо видный тетрадный листок – приблизительно пять на семь сантиметров, черные линии, резкая вязь чужого почерка – темно-синяя ручка, и чернила немного мажут: у буквы i слишком жирная точка, а вертикальная линия в k немного размазалась. Знакомая бумага, а имя на ней – как чужое. Может, потому что я не привык видеть его. Может, потому что я стараюсь его забыть. Может, потому что написано оно неправильно.

Назад.

– Черт! – сквозь стиснутые зубы шиплю я, но в душе, как ни странно, страха нет. Я разучился бояться – точно так же, как разучился жалеть, ценить, доверять. Дети приюта Вамми быстро взрослеют – и точно так же быстро умирают. Мы – свечи, костер из хвороста, пламя. Гореть, светить, рассеивать тьму, чтобы через короткий промежуток времени истаять, не оставляя после себя следа в человеческих сердцах. Меня не вспомнят, да и похоронить нормально не смогут – ведь по документам меня не существует. Нет на этом свете Мэлло, а уж тем более нет человека по имени Михаэль Кил. Не было. Нет. И не будет.
Я отчетливо слышу, как тикают стрелки на часах, и невольно считаю секунды. Быстро, слишком быстро… А я пока не хочу умирать. У меня есть цель. Я должен опередить этого кудрявого барана Ниа. Неужели не успею? Неужели… все закончится так? Глупо, бесславно, бесцельно?
Тридцать восемь.
Тридцать девять.
Сорок.
Игла прошивает сердце, и я падаю на сиденье, судорожно хватаясь руками за грудь. Прощай, мир. Прощай, жизнь. Я – свеча. Я – сгорел. Дотла.
Дерьмо, Кира, ты выиграл. И ты, Ниа, успел меня обскакать. Маленький несносный негодяй. Ненавижу.
Такада, я тебя проклинаю. Ты тоже умрешь здесь, слышишь?
…быстрее, быстрее, я не хочу мучиться. Я не люблю боль.
Внезапно игла… исчезает. Отпускает, и я могу вздохнуть с облегчением. Это не похоже на смерть, а я привык доверять своим инстинктам. Неужели…
Перед глазами стоит эта чертова бумажка, измазанная синими чернилами.
Не хватает буквы «e».
Слава Богу…
Странная легкость наполняет тело, и дышать становится так просто, что легкие готовы взорваться. Слабость в ногах – настолько малая цена за жизнь, что хочется рассмеяться, глядя в потолок, но что-то заставляет меня молчать и просто дышать – глубоко, часто, будто от этого зависит моя жизнь.
Я слышу разговор Такады, но слова не задерживаются в сознании, пролетают мимо ушей. Смешно – я должен быть внимательным, но сейчас это физически невозможно. Наверное, я буду жалеть об этом. Потом, но не сейчас. Единственное, что я могу понять – то, что мне надо отсюда сваливать. И это – опять мое идиотское шестое чувство. Поздно, черт возьми, слишком поздно.
Дверь открывается медленно, миллиметр за миллиметром – ровно настолько, чтобы в щель мог пролезть я, тощий юноша, которому едва исполнилось двадцать. Хорошо бы не гремели цепи, но и без этого можно обойтись.
Выскользнуть. И – бегом броситься из этого здания, к чертовой матери, лишь бы подальше. Остановиться на противоположной стороне дороги.
И через каких-то пятнадцать минут наблюдать пожар, пожирающий и полуразрушенную церковь, и фургон, и ту, что была внутри.
…все же мне чертовски не везет с огнем.

Вперед.

Все-таки вспоминать – это слишком больно. А я не терплю боли, я ее ненавижу. Почти так же, как Киру и Ниа, если не сильнее.
Слезы душат, не пропускают воздух в легкие и слепят глаза. Дети Вамми, к сожалению, не разучились плакать. Слезы – это то, что остается у них от искалеченного детства. Их я тоже ненавижу.
А еще я ненавижу квартиру Мэтта – такую пустую без него. Я постоянно путаюсь в проводах, едва не наступаю на разложенные на полу лэптопы. Это для меня чужой мир – я никогда не был столь силен в технике, как мой «полосатый» друг, хотя, конечно, мог с ней совладать. Просто мне это не нравилось, и я не чувствовал себя своим среди всех этих экранов. Сложно поверить, но в этой электронизированной квартире мне было очень неуютно – по крайней мере, до того момента, как ее хозяин возвращался в родные пенаты. Они не любили меня, эти компьютеры и причиндалы. Они угрюмо следили за мной, лезли под ноги, и, пока Мэтт не видел, пытались по-своему изгнать меня из дома. Они ревновали. Им казалось, что я отнимаю у них хозяина.
Правы ведь, черти. Он сюда больше не вернется.
Здесь теперь так пусто…

Назад.

– Больно?
– А ты как думаешь? – огрызнулся я, прикладывая к лицу очередную тряпку, смоченную травяным отваром. Пламя уже давным-давно прекратило облизывать меня, а лицо все равно горело, жгло – разве что только не пузырилось.
Ненавижу боль.
– Я не виноват в том, что ты попал в пекло, Мэлло, – Мэтт садится рядом со мной и отнимает тряпку от лица – чтобы смочить ее в отваре и самому промокнуть левую щеку и висок. На самом деле мне жутко повезло. Я чудом сохранил способность видеть.
– Знаю… ай, аккуратнее! – слишком грубое движение, и жжение становится невыносимым. Я бы орал и плакал, если бы мне позволяла гордость… или если бы Мэтт вышел в другую комнату. Но, черт возьми, он же у нас – первоклассная сиделка. Кому-то же нужно следить за «бедным Мэлло»…
Вот еще один пункт в списке вещей-которые-Мэлло-ненавидит.
Жа-лость.
– Хэй, детка, ты что, плачешь? – голос Мэтта – будничный, с нотками этой чертовой жалости и сострадания. – Перестань, потерпи немного.
– Заткнись, – буркнул я. – Засунь свою «детку» себе в задницу. Я не плачу, у меня глаза слезятся от твоего вонючего отвара.
Он качает головой, слабо улыбаясь:
– Но ведь мой «вонючий отвар» помогает, так?
Я резко отворачиваюсь.
Не-на-ви-жу, когда прав кто-то кроме меня.

Ближе.

Я лежу, закрыв глаза, а моя голова покоится у него на коленях. Он, совершенно не обращая на это внимания, играет в одну из своих приставок, изредка матерясь сквозь зубы, однако я чувствую, что он боится задеть меня рукой. Наверное, это смотрится смешно со стороны – растопыренные локти, поднятый повыше джойстик, неестественно ровная для него спина. Хочу увидеть это, но ресницы размыкать не собираюсь: во-первых, меня раздражает мельтешение его рук, во-вторых, я и так себе это представляю, в-третьих, в стеклах его очков я могу увидеть себя.
Я избегаю зеркал, стекол, отполированных до блеска автомобилей. Капюшон на голове не только предосторожность - он скрывает мое лицо, чтобы никто не мог его увидеть. Если бы не этот чертов взрыв, я бы никогда не узнал, как дорожу собственной внешностью, как важно для меня быть идеально красивым. Светлые волосы. Тонкие черты. Глаза с узкими зрачками. И теперь – шрам.
– Это на всю жизнь, да? – зачем-то спрашиваю я, сгибая ноги в коленях.
– Что? – я уверен, Мэтт даже не оторвал взгляд от экрана.
– Шрам, – поясняю я. – Это на всю жизнь?
Вопрос почему-то звучит жалобно, и я злюсь на себя. И на Мэтта заодно: это он меня спровоцировал на подобные высказывания.
А звук игры почему-то обрывается, и я равнодушно думаю: «Умер». Хотя ругани по этому поводу не слышно.
Зато в следующую секунду на мое лицо опускаются теплые пальцы, проходят по линии шрама, то ли пытаясь почувствовать его, то ли – сгладить. Я дергаюсь – скорее, от нервов, чем от боли, хотя прикосновение все еще вызывает дискомфорт, но почему-то ничего не делаю, чтобы убрать от лица его руку.
– А знаешь, Мэлло, ты и со шрамом красивый, – спокойно говорит Мэтт. Наверное, он сейчас улыбается.
Терпеть не могу неизвестность, а потому – открываю глаза. И вправду – улыбается. И очки свои идиотские не снял. На каждом стекле – по миниатюрной копии Мэлло. Светлые волосы. Тонкие черты. Глаза с узкими зрачками. Уродливый шрам от ожога, а на нем – бледные пальцы, машинально поглаживающие поврежденную кожу.
– Извращенец, – фыркаю я, отталкивая его руку, и сажусь рядом. Мэтт смеется:
– Ты же именно это хотел услышать, детка?
– Засунь свою «детку»… – привычно начинаю я, но закончить не получается. Меня тоже разбирает смех, отвратительно-истерический, потому что на самом деле мне далеко не смешно.
Мэтт, дурак, что же ты делаешь-то?..

Вперед.

Вот так мы и выдавали себя – обкатанными фразами, глупыми разговорами ни о чем по вечерам, когда я не мог уснуть от ноющей боли, а Мэтт играл в свои многочисленные игры. Мне было даже как-то спокойно рядом с ним. А он – он был как преданный щенок, который никогда не бросит своего даже не хозяина – компаньона. Иногда он со смехом говорил, что умрет за меня, и я тоже смеялся, хотя на самом деле мне было ничуть не весело. Я разучился бояться, но меня терзали плохие предчувствия.
Мэтт… я никогда не думал, что тебя убьют… прости меня…
Эта фраза навечно застряла в моем сознании – рядом с отвратительным обрывком листа из тетради смерти. Раньше я смеялся, когда мне говорили, что жить с виной на душе невероятно тяжело, зато сейчас - убедился на собственном опыте. Так-то я тебе отплатил за заботу, Мэтт, дружище. Веришь – меня действительно гложет совесть. И еще – тоска. Потому что без тебя удивительно пусто, и мне не хватает тебя, сгорбившегося перед экраном компьютера, тебя, весело смеющегося в ответ на мою ругань, тебя с твоими ласковыми руками, тебя с дурацкой заботой и вечными «Будь осторожнее, Мэлло». Так пусто. Я словно ушел в никуда, выкатился из привычного хода времени.
Единственный человек, который когда-либо был мне дорог, мертв.

Назад.

– Кофе будешь? – никакого «Доброе утро, Мэлло» или «Как ты спал, Мэлло?». Всего лишь будничный вопрос, а рука в перчатке трясет меня, цепко держа пальцами за плечо. Мэтт одет в свою жилетку – значит, выходил на улицу. Он же это жутко не любит, однако все равно пошел. Придурок.
– Ммм… – я лениво открываю глаза, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. – Не люблю кофе. Шоколадку дай.
– Будет сделано, Большой Начальник! – смеется он и кладет мне на грудь плитку молочного шоколада. Именно того, который я люблю. Не забыл, значит.
Пока я шуршу оберткой, торопливо выуживая на свет любимое лакомство, он уходит из комнаты, а потом возвращается – с двумя кружками. Одну берет себе, и, смешно морща нос, делает глоток – наверняка обжигаясь, но не подавая виду.
– Я же сказал, что кофе не люблю, – нахмурился я, глядя на вторую кружку.
– Это горячий шоколад, – Мэтт улыбается, а стекла его очков запотевают, и он спешит протереть их перчаткой. – Все как ты любишь, маленькая принцесса.
– Заткнись, – привычно бросаю я в ответ, хотя на самом деле мне приятно. Я откусываю шоколадку, запиваю шоколадом… излишне, но вкусно. Очень.
Но спасибо я все равно не скажу.
– Мэлло, а у тебя есть какой-то план? – неожиданно спрашивает он. – Я не хочу действовать наобум, это может плохо кончиться.
Я смеряю его внимательным взглядом, а потом утыкаюсь носом в кружку.
– Будем следить за Амане – она как-то связана с нынешним Эл. И еще несколько человек у меня на примете.
– Нас слишком мало для масштабной слежки, – осторожно замечает Мэтт, но я упрямо трясу головой:
– Управимся.

Вперед.

Воспоминания – это больно. Это даже больнее, чем огонь, ласково слизывающий с лица верхние покровы эпителия. Особенно когда ты кого-то потерял. Особенно когда ты знаешь, что виноват в этом сам.
Мэтт… прости. Я не хотел, чтобы все так вышло. А ты – какого черта ты не продумал пути отступления? Какого черта ты лез на рожон? Зачем ты оставил меня, скотина?!.
…нет, это я виноват, я знаю. Просто мне очень одиноко. Очень грустно сидеть на вот этом диване и знать, что ты не присядешь рядом, усмехаясь, не обнимешь ненароком за плечи, зная, что я через секунду разорву это объятие и назову тебя извращенцем. Грустно знать, что квартира больше не огласится шумом выстрелов, которые заставят меня схватиться за пистолет, а потом выяснится, что это всего лишь твоя очередная идиотская игра. А тебе? Тебе тоже тоскливо, там, в небытие? Подожди меня, Мэтт. Немного осталось. Совсем.
У меня в руке пистолет, но я кладу его на диван. Если закрыть глаза, то можно представить, что сейчас откроется дверь, ты войдешь, сядешь рядом со мной и, положив мою голову к себе на колени, начнешь перебирать мои волосы.
С губ срывается горький смешок, а слез нет.
Время, повернись вспять…

Назад.

– Черт возьми!!!
– Мэлло, успокойся…
– Какого хрена я должен успокоиться, Мэтт?! Сколько времени мы уже провели в этой идиотской слежке, а так ничего и не выяснили! Ниа опережает меня на несколько шагов, а я ничего не могу поделать! У меня нет доступа к информации!
– Если хочешь, я взломаю для тебя базу данных…
– Нафиг мне сдалась твоя база данных, когда у меня нет ресурсов?! Черт возьми, я должен его опередить!!!
– Мэлло, хватит орать, ты сорвешь себе голос!
– Ах, прости, мамочка, больше не буду!!! Достал со своей идиотской заботой, я сам за собой могу следить!!!
– Мэлло, хватит! Ты мне все провода повыдираешь!
– Да мне посрать!!!
Честно говоря, я не хотел причинять ему вред. Просто у меня было отвратительное настроение, да еще к тому же накатывало отчаяние. Я катастрофически не успевал за Ниа, это бесило меня с каждым прожитым днем все сильнее и сильнее. Мне нужно было опередить его, я просто обязан был сделать это – за все пережитые в приюте Вамми поражения, что он нанес. А тут под ноги попались эти долбаные провода, да еще и Мэтт проявил о них больше беспокойства, чем обо мне. Руки сами потянулись к темным нитям кабелей, и я резко дернул их.
Что-то упало, хрустнула розетка, а меня будто водой окатило. Мэтт медленно поднялся с дивана, глядя на меня в упор враз похолодевшим взглядом, а руки его сжались в кулаки, будто он хотел меня ударить. Я попятился назад, споткнулся об очередной раскрытый ноутбук и навернулся, больно ударившись о крышку треклятого компьютера. Мне не было страшно, нет. Просто стало очень неуютно, будто открылось окно и подул холодный ветер.
Мэтт приближался, но из-за очков было сложно увидеть выражение его глаз. Я и не пытался подняться, а лишь вздернул подбородок и нахально смотрел на него снизу вверх: мол, давай, что ты можешь мне сделать?
А Мэтт всего лишь схватил меня за руку и дернул на себя, помогая подняться. Его губы сжались в тонкую линию, и сквозь нее даже не пыталась пробиться привычная улыбка.
– Никогда. Больше. Так. Не делай, – прошипел он мне на ухо, отпуская руку и тут же хватая меня за плечи. Лицо – очень близко, видно, как раздуваются его ноздри. Злится, хотя виду не подает. Красиво.
…и я не знаю, какой черт дернул меня его поцеловать. То ли это был порыв изощренной мести, то ли наоборот – попытка извиниться. Но – факт: я потянулся вперед, глядя в стекла его очков, и встретился своими губами с его, крепко сжатыми, но тут же раскрывшимися от изумления, чем я, собственно, и воспользовался.
У него был странный вкус, у моего Мэтта. Приторный, ментолово-мятный от сигарет и жвачек, холодный-холодный и… горький. А может, я ем слишком много шоколада и это мне просто кажется.
Его язык скользнул мне в рот, и он сгреб меня в охапку, словно боясь, что я исчезну. Вранье, конечно – дети Вамми не умеют бояться. Просто Мэтт хотел быть уверен, что я никуда не денусь – так же, как и я сам, чтобы уверить себя, схватился руками за полосатую кофту, в которую он был одет.
– Никогда больше мне не угрожай, – проговорил я, пытаясь отдышаться, когда наши губы разомкнулись. И даже не заметил, что повторил структуру его фразы, равно как и то, что он практически не давал мне упасть – я повис на нем, а он держал меня за плечи.
– Хорошо, хорошо, – согласился он, чуть улыбаясь. – Отпусти мою кофту, детка, растянешь.
– Засунь свою «детку» себе в задницу, – ответил я и рассмеялся. На этот раз – искренне.

Вперед.

Мы тогда не удивлялись – будто дали негласное обещание никогда и ничему не удивляться и соблюдали его. А о случившемся – забыли. Будто и не было ничего. Будто у меня во рту не было теперь этого горького привкуса, который не получалось заесть шоколадом, а у Мэтта не была растянута кофта в том месте, где я жадно сгреб ее пальцами. Ничего не случилось. Пустота.
Просто тогда он стал еще на чуточку нежнее. Просто тогда я стал оставлять ему маленький кусочек шоколадки на крышке одного из компьютеров. Это было как игра – молчать, не говорить ни слова, но делать что-то идиотское, так похожее на поступки тупых влюбленных героев не менее тупых американских фильмов. Нас это устраивало, не возникало ни вопросов, ни претензий. Это стало еще одной маленькой частичкой нашей совместной жизни, когда мы не занимались слежкой.
А еще появилась возможность иногда отрывать взгляд от окна, выходящего на обшарпанную стену соседнего дома, и спрашивать: «Мэтт?». И – почти мгновенно – получать быстрый взгляд, тут же вновь уходящий на экран, и уверенный ответ: «Мэлло».
Всего лишь имя. Даже не имя – дурацкая кличка, заменившая полное, настоящее, родное имя, данное матерью.
Но почему-то от нее становилось легче.

Назад.

– Мэтт? – ровным голосом спросил я, подтянув колени к груди. Подоконник был единственным местом, на котором не стояли его идиотские компьютеры, и я мгновенно занял его. Наверное, со стороны я был похож на маленького китайского божка, глядящего на мир со своего пьедестала. Разве что только головой не качал, как кукла.
– Мэлло, – он на секунду оторвал взгляд от компьютера, чтобы посмотреть на меня, слегка улыбаясь. Сигарета в его зубах тлела, и пепел едва не падал на потертый диван, на котором он сидел. В голосе – уверенность, как всегда, впрочем. И как в одно слово он может уместить столько? Тут и «все хорошо», и «ты успеешь», и «не волнуйся, пожалуйста», и «может, еще шоколада?», и еще много, много всего. И хочется верить ему. Хочется верить, что он говорит правду.
– Стряхни пепел, – прошу я, и нить слов становится хрупкой и ломкой, будто я сейчас заплачу. И мне действительно хочется это сделать. Потому что результатов все еще нет. Потому что на истерики больше нет сил. Потому что я очень, очень устал, а времени на отдых у меня совершенно нет.
– Эй, детка… – тянет Мэтт, будто надеясь меня расшевелить. А я молчу. Я не отвечаю. Потому что меня раздражает, что мой голос дрожит. Ненавижу быть слабым. – Мэлло? – на этот раз – удивление и внимательный взгляд. – Иди сюда.
Я отчего-то послушно слезаю с подоконника и на негнущихся ногах подхожу к дивану. Мэтт откладывает джойстик в сторону, осторожно берет меня за руку и тянет на себя – так, чтобы я приземлился к нему на колени. По щекам расползается жар, я обреченно прикрываю глаза, а он ласково ворошит мои волосы, и рука у него без перчатки – как и всегда, когда он дотрагивается до меня.
– Тебе нужно расслабиться, Мэлло, – хитро говорит он, пропуская волосы сквозь пальцы. – Расслабиться и получить удовольствие, а то ты с ума сойдешь, – он на секунду замолкает, а потом добавляет язвительно: – От спермотоксикоза.
– Извращенец, – бормочу я, размыкая ресницы. А Мэтт давит на затылок, заставляя меня опустить голову, и едва касается губами губ. Сегодня игру начинает он, но ведь Мэтт никогда не забывает, что я терпеть не могу, когда кто-то, кроме меня, доминирует. Поэтому инициативу он отдает мне. Зря.
Сегодня я хочу, чтобы меня вели. Я устал, правда.
Это слишком тяжело – думать за всех сразу.
– Сними очки, – зачем-то прошу я, но потом понимаю причину: хочется увидеть его глаза. Чтобы понять, что ведет его: жалость или…
…пусть уж лучше будет это «или».
Он послушно снимает эту привычную деталь своего гардероба – и в его глазах с расширенными, как и у всех детей Вамми, зрачками, за которыми все еще проглядывается пронзительная синева, все-таки горит эта чертова жалость. Будто он делает мне одолжение.
Обидно, черт возьми. С другой стороны, чего я еще хотел?
Я отстраняюсь, стараясь не делать обиженный вид, отчего лицо у меня каменеет.
– Ты что? – спрашивает Мэтт, касаясь моей щеки, но я отталкиваю его руку.
– Не надо меня жалеть, – вот и весь ответ. А что еще можно добавить?
Он отворачивается – я бы сказал, обиженно, если бы его не знал – и закуривает. Ментоловый дым нитями вьется над нами, и мы молчим, а внутри ворочается какая-то детская обида. Глупо, но факт.
– Я тебя не жалел, – наконец произносит Мэтт, и я уверен, что он болезненно щурится, глядя в потолок. – Дурак ты, Мэлло.
– Я будто не видел, как ты на меня смотрел, – буркнул я, залезая на диван с ногами. – Думаешь, раз этот чертов пожар сожрал пол моего лица, то у меня и зрение ухудшилось?
– Ты просто видишь только то, что хочешь видеть, – безразлично произносит он. – Кстати говоря, в следующий раз смывай со стены белые пятна. Мне неприятно.
Укол – будто шпагой в спортивном фехтовании. Или – удар по больному месту. Неприятно. Неожиданно.
– Сволочь, – беспомощно говорю я.
– Не-е-ет, детка, сволочь – это ты. Нельзя же так меня обламывать.
Повернулся. Его щеки слегка пылают, а вот мне кажется, что я просто побагровел – то ли от смущения, то ли от злости. И не поймешь, чего больше хочется сделать – ударить или поцеловать. А он видит все это и беззвучно смеется. Потому что знает меня как облупленного.
А потому не удивляется, когда я все-таки лезу к нему с поцелуем. Лишь протягивает руку, расстегивая молнию на кожаных штанах, и улыбается, как чеширский кот, когда я ощутимо вздрагиваю. Что ты творишь со мной, Мэтт? Почему я так легко поддаюсь?
Горечь остается на губах, а он вновь затягивается сигаретой, как ни в чем не бывало, и другой рукой продолжает стягивать с меня черную кожу. Получается у него это плохо, а потому я нетерпеливо выдергиваю у него сигарету, сминаю ее пальцами, практически не обращая внимания на то, что пепел обжигает их, и сам стягиваю штаны. Они скрипят, но мне нравится этот звук – иначе я бы не носил такую одежду.
А потом мир сужается до одной точки за закрытыми глазами, и мало что помнится – голова Мэтта между моих ног, удовольствие, жаркой волной расползающееся по всему телу, горечь на губах и вкус мятной жвачки во рту, мимолетная боль и тут же - шепот на ухо: «Мэлло, Мэлло… тише… я осторожно…»… Прерывистое дыхание, мои пальцы, судорожно впивающиеся ему в спину, все возрастающее напряжение… и слабость во всем теле, которая совершенно не раздражает, а даже наоборот - становится такой теплой, приятной. И можно носом уткнуться в плечо Мэтта, а он будет глазеть в потолок, щурясь, и не решаться надеть очки, чтобы не потревожить меня.
Кажется, я впервые с момента взрыва в штабе почувствовал себя абсолютно спокойным.

Вперед.

Мэтт… ты всегда знал, что мне нужно. Ты всегда догадывался, что мне потребуется в следующий момент, и всегда давал мне это. Ты изучил меня до мозга костей: все мои привычки, каждый жест, каждое движение. Ты знал, когда можно растрепать мои волосы, а когда лучше помолчать, давая мне возможность наораться. Ты знал, как сделать мне приятно, точно так же, как знал, какой сорт шоколада я люблю больше всего. С тобой я чувствовал себя защищенным. С тобой у меня всегда была прикрыта спина. Даже когда ты погружался с головой в свой мир компьютерных игр. Даже когда ты был далеко. Даже когда не знал, жив я или мертв.
Прости. Я не знал, что все так закончится. Я думал, что у нас есть в запасе еще хотя бы пара лет. Я думал, что могу обогнать Ниа.
К черту мысли, если они не помогли мне спасти тебя.
А ты ведь, кажется, знал… так?
Почему я не удосужился снять с тебя очки и посмотреть в глаза? Наверняка в них был ответ…
Прости меня, Мэтт, прости, пожалуйста…

Назад.

Во мне словно горел огонь.
Он заставлял меня носиться по комнате, вслух разрабатывая план, ликующе смеяться, давиться шоколадом, чуть ли не подпрыгивать на каждом шагу. Мэтт стоял у окна, задумчиво раскуривая сигарету и пытаясь не обращать внимания на мое мельтешение.
– Ты стреляешь по автомобилю Такады и сразу уезжаешь, – в третий раз объяснял я с набитым ртом, – а я заставляю ее сесть на мотоцикл и увожу от охраны. После чего…
– Да знаю я, знаю, – отмахивался Мэтт, роняя пепел на подоконник. – Хватит повторять одно и тоже, детка.
– Иди ты со своей «деткой», – привычно огрызнулся я. – Мэтт, ты что, я же наконец обгоню Ниа! Это же великолепно!
– Да-да, – как-то вяло отозвался он, но я уже не обратил на это внимания. В крови бурлил восторг, зарождался адреналин. Наконец-то мы переходим к решительным действиям, и Ниа придется постараться, чтобы достичь моих результатов. Этот кукольный малыш будет прятаться за спинами взрослых, а я могу контролировать ситуацию лично, не полагаясь ни на кого, кроме Мэтта. А уж ему я верю, как самому себе.
Музыка блока новостей объявила, что прямое включение с Голосом Киры подходит к концу. Я поспешно натянул куртку, накинул на голову капюшон, рванулся к дверям, на полпути обернувшись.
– Быстрее, Мэтт, – недовольно произнес я. – Мой план выверен по минутам, нам нужно успеть.
Он окинул меня долгим взглядом, чуть улыбаясь. А затем – подошел, рукой прижал меня к дверному косяку и поцеловал, одаривая ароматом ментоловых сигарет, дешевой мятной жвачки и горечью на губах.
– Удачи, Мэлло, – тихо шепнул он. – Постарайся выкрутиться из этой передряги.

Вперед.

Мне стоило бы обратить на это внимание. Стоило бы внимательнее взглянуть на тебя, а не упиваться собственным ликованием. Если бы я хотя бы секунду подумал о твоем поведении, Мэтт… может быть, я бы догадался, что у тебя плохое предчувствие. И вспомнил бы, что в таких случаях ты редко ошибаешься.
Говорят, иногда человек знает, когда он умрет. Ему что-то вдаряет в сознание, и – бац! – приходит это понимание. Будь Мэтт обычным юношей девятнадцати лет, он бы, наверное, испугался. Но в его личном деле рядом с фальшивой кличкой стояла пометка: Приют Вамми. А дети Вамми… впрочем, я говорил это много раз.
Ты, Мэтт, был младше меня на несколько месяцев, но я почему-то всегда чувствовал себя так, будто ты старше меня на несколько лет. Ты всегда был таким спокойным по сравнению со мной, что частичка твоего хладнокровия передавалась и мне. Ты во многом мне помог: ты помог мне выжить после взрыва, ты терпел мои выходки, мое неадекватное поведение. Наверное, ты в каком-то смысле любил меня. Так же как и я – тебя. Ты был моей семьей, еще с самого приюта. Мы всегда были рядом. И я думал, что так и будет.
Человек предполагает, а судьба – располагает, так?
Пистолет лежит рядом со мной. Он красиво смотрится в руке, затянутой в черную перчатку. А еще – опасно. И совсем чуть-чуть – по-родному, будто ему всю жизнь там и место.
А знаешь, Мэтт… мне всегда было страшно оставаться одному. Глупая слабость, правда?
А ведь я сейчас совсем-совсем один. Неуютно, и невозможно искоренить дрожь, зарождающуюся где-то там, в глубине моего тела.
Пистолет ложится в руку, а указательный палец нащупывает курок.
Прости, Мэтт. Прости.
Я иду к тебе.


Мы существуем, чтобы прекращать понимать, что шляпы бога черных оттенков. Этот цвет, делает это средством. Неправильно!
___________________________________________________________________________________

General:
1.Друзья: Вратовцы [все]
2.Лучший друг:
3.Антипатия/Непонимание: оО [за плохие отыграши]
4.Семья: Alisa
Intim
1.Любовь: Эдуард *скупая слезинка*
2.Лучший секс: : mm… Эрика [там посмотрим]
3.Симпатия: Олег
4.Страсть: Карина
5.Враг: Оги

 
RaBiДата: Суббота, 08.03.2008, 13:51 | Сообщение # 6
Страж мира
Группа: Модераторы
Сообщений: 1569
Репутация: 3
Статус: Без нас
Вот я боялась,что внешность Мелло и есть внешность моего любимца...Хотя в аниме Мелло вообще урод


* не удержался*
General:
1.Друзья: все со старого форума
2.Лучший друг: Алиса
3.Антипатия/Непонимание:отсутвует
4.Семья:М...Ду,Алиса
Intim
1.Любовь: Михаэль *да,я все еще не успокоилась*
2.Лучший секс: Мика
3.Симпатия: Хаул
4.Страсть: Рикард
5.Враг: Захарка *да да...*
О Моргана, насколько же я избалован, высокомерен, самовлюблен, эгоистичен, мстителен, хладнокровен, бестактен, пренебрежителен, завистлив и патологически честолюбив. Аж приятно становится.
Вот ты какой, Василий...
 
Форум » Врата ада » Мир Аниме » Death Note [Тетрадь Смерти]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:


Copyright Stitch and Армстронг © 2024
Японское Радио
Сайт управляется системой uCoz