Утро. Она почти не изменилась, разве что стала бледней, и мамины пирожки уже не помогали откармливать девушку. После смерти отца стало хуже, Даша почти перестала выходить из комнаты, если только на балкон и вниз, чтобы в очередной раз заглянуть в глаза мамы и попросить прощения. За всё. За то, что умирает вот так, так и не порадовав её внуками. За то, что не выполнила обещание, данное когда-то крестной. За всё. За то, что расплатилась своей жизнью за мир.
Так надо
На столе лежало письмо, написанное аккуратным, летящим почерком. В нём девушка просила похоронить её рядом с могилой отца. Несмотря на то, что письмо было прощанием, почему-то в нём читались нотки радости. Она умерла за всех людей. Она добилась своей цели...
Больно. Но нельзя кричать. Хотя, вряд ли получится при желание...правда, легче застрелиться. Раннее утро, внизу слышен смех соседских ребятишек, снизу доносится звон посуды - мама готовит завтрак. Все вроде и не изменилось, солнце по прежнему греет Землю, в саду растет малина, а у соседей маленький сынишка, имя которому дали в честь героя - Эдуард. Последний вздох и пронзительные глаза, в которых до сих пор танцевал живой огонёк, закрылись. Уже навсегда.

Школа. Девятый класс. Сколько нам тогда было? Тебе 14 с половиной. Значит мне около 16. Помнишь,я тебя побил? В феврале. Из-за того,что моя бабушка положила тебя в моей комнате,а мне пришлось лежать на этой скрипучей раскладушке. Помню,как я еще тогда придумал шикарную отговорку. Во всяком случае мне так казалось. Но вместо бабушки с сердито сдвинутыми бровями и скалкой в руках двери открыл ты. Тогда я впервые понял,насколько красива твоя улыбка и глубоки добротой бирюзовые глаза. Тогда я понял еще кое-что. Постепенно,день за днём и из года в год я все больше и больше снимал это покрывало безразличия. Я всегда думал,что любовь это слишком жестокое чувство, которое несет с собой только грусть о прошедших днях. Думал, чем позже влюблюсь- тем лучше. Ближе и ближе к концу я все яснее чувствовал свою неправоту. Чем раньше я раскрылся тебе,тем больше времени нам было бы отведено для того,чтобы чувствовать. Возможно, к этому моменту наша любовь угасла бы и твои слезы сейчас бы не капали на листы бумаги,размазывая чернила. Кажется,только мы могли понять,что такое любовь в полной мере. Подумай только- человек и змий...Война между этими расами вообще отходит на второй план. Хотя именно она свела нас,а потом и перерезала нити...Нить моей жизни,а я своей смертью перережу твою. Прости,что не остался тогда, что сказал «люблю» только трижды; что называл тебя этим глупым прозвищем и отказывался понимать твои чувства. Я боялся. Я все еще боюсь. Боюсь того, что упаду вниз,а ты полетишь вверх. Я не смогу подпрыгнуть к тебе,а ты не сможешь меня словить. Ты принес мне три чувства.
Страх. Страх не увидеть,не обнять, не почувствовать твоих губ на себе, не увидеть твоей бесконечно нежной и преданной улыбки. Страх потерять тебя, толкнуть на ненависть. Мысль о каждой потере бросала меня то в дрожь,то в холодный пот. Страх потерять тебя. Того, кто держать в своих руках мое сердце, душу и жизнь.
Надежда. На новую встречу,на счастливое будующее,на крепкие обьятья и на то,что дорожки слёз на твоих щеках наконец исчезнут и их заменят ямочки,которые появляются когда ты улыбаешься. Я действительно верю в то, что все это не просто грёзы. Мечтая об этом я чувствую себя последним идиотом,но ты меня крепко заразил верой,хотя я этого никогда и не показывал.
Любовь. Не знаю,кто из нас любит сильнее,но ярче свои чувства проявлял ты. Я так не умею. Прости,но ты и вправду влюбился в какую то машину убийств. Я так не уме,так и не научился. Думаю,в следующей жизни ты услышишь все,что хотел. Думаю,в следующий раз судьба будет к нам более улыбчива и мы хоть сможем пробить вместе дольше. То,что мы встретимся...Я верю. А если уж я верю,то можешь собой гордится,ты смог убедить меня в том,что в мир намного красочнее,чем я думал. Мы слишком много пережили и я не намерен рассеять все просто так. Я найду тебя где бы ты ни был. Ты мой Михаэль. Я так и не понял,чем ты пахнешь кроме цветов.Ты мне расскажешь. Ты меня еще поцелуешь и я отвечу. В своем сне я буду видеть дорогу к тебе и пройду ее от начала до конца,чтобы опять увидеть твою улыбку и бирюзовые глаза. Я расскажу тебе,как бьется мое сердце когда ты радуешься или грустишь, когда целуешь или дуешься. Ты знаешь все. Я тебя люблю и кроме этого меня ничего не интересует. Ты подарил мне то,о чем я даже и не мечтал,но быстро привык и стал нуждаться. Ты подарил мне себя,и захватил меня. Только ты можешь называть меня Эдиком. Я твой Эдик,только твой.

Я тебя люблю.

* не удержался*
General:
1.Друзья: все со старого форума
2.Лучший друг: Алиса
3.Антипатия/Непонимание:отсутвует
4.Семья:М...Ду,Алиса
Intim
1.Любовь: Михаэль *да,я все еще не успокоилась*
2.Лучший секс: Мика
3.Симпатия: Хаул
4.Страсть: Рикард
5.Враг: Захарка *да да...*
О Моргана, насколько же я избалован, высокомерен, самовлюблен, эгоистичен, мстителен, хладнокровен, бестактен, пренебрежителен, завистлив и патологически честолюбив. Аж приятно становится.
Вот ты какой, Василий...

У асуров нет часов. Здесь нет ни луны, ни звезд, ни солнца, чтобы определить время, нет точных приборов или песочных часов, нет и других систем измерения времени, по каплям воды или по кругам на деревьях, если дело касается более долгого исчисления. Если их не видно, это не значит, что их нет. Асуры всегда точно знали своё время, но как они ориентировались, я так и не понял. Этот вопрос о времени волнует меня уже около трёх минут, если верить моим биологическим часам, и целая вечность, если довольствоваться ощущениями. Здесь больше не было ни санитаров-асуров, ни лекарей, которые проводили терапии, на несколько часов пирамида опустела.
Раздражение накатывало толчками, усугубляя положение, клаустрофобия вмиг затмила светлые глаза, заставила опуститься на корточки и сжаться в комок. Когда был последний приступ? Лет в четырнадцать, не больше, после этого я был окружён Эдом со всех сторон, как подушками безопасности. Эти подушки не давали думать ни о чём другом, кроме него, кроме любви к другу и желания быть с ним рядом.
Глаза медленно открылись, и я проводил взглядом лёгкую тень под потолком, она, золотистой полосой прошла полный циферблат и, вспыхнув на полудне, исчезла.
Значит вот как, а раньше я этого не замечал. Теперь понятно, почему асуры никогда не считают минуты. Минимальной единицей времени здесь является час, вместо нашей минуты, может, поэтому они живут так долго, а выглядят на столько молодо?
Я поднялся на ноги, отстраняя страхи в глубинки своего сердца. Кризис уже миновал, те две минуты окончились, и выстрел, разрезавший тишину хирургическим скальпелем, оповестил о том, что единственная нить, что связывала меня со всем миром, сейчас оборвалась и сделал тонкий надрез на живом комочке, бьющимся в груди.
В эти моменты почему-то вспоминаются старые ходики в гостиной бабушки Эдика: они так приятно, как будто по-старчески тикали, это убаюкивало и успокаивало, принося какое-то умиротворённое состояние.
Прозрачная стеклянная дверь запотела от моего дыхания, когда я прислонил к холодной поверхности горячий лоб. По стеклу медленно скользили капли, может роса, может мои слёзы.
Я ждал тебя около трёх лет, с того самого дня, как увидел в школе, до момента, когда единожды коснулся таких мягких губ. Ты бил и обзывал меня, делал больно, но я не заставлю, мой любимый, ждать тебя долго. Я уже начинаю скучать по твоему уверенному и наглому лицу.
Зайти внутрь не хватает сил, прикоснуться к твоему медленно отдающему тепло телу, последний раз провести рукой по жёстким волосам, чувствовать, осязать… Поверить, что тебя больше нет со мной. Краем глаза замечаю белый конверт на прикроватной тумбочке. Прощальное письмо? Пусть это прочтут другие, мы так долго скрывали наши чувства, что даже после твоей смерти я ни за что не похороню их. Пусть о них помнят. Не смей со мной прощаться, я верю, что рай общий как для змиев, так и для людей, а если так, то мы скоро встретимся именно там…
На запотевшем стекле, остались стёртые прикосновения пальцев, ещё хранивших чужой аромат.
*

Вдох земного воздуха, разливается по истощённому организму, приносит ощущение долгожданной свободы.
- Я дома. Видишь, я счастлив. – Тихо сказал я, поднимая бирюзовые глаза к синему небу.
Как я люблю твои глаза…
Впереди мигнули зелёные лампы датчика, это прошёл пилот, который вёз меня на Землю. Стоя следующим в очереди за бесплатной смертью, я думал не о предстоящем выстреле в голову, а о тебе.
Всё кончено. Алая лампа оповестила о нечеловеческой сущности, ожившее скопление солдат вокруг, только подтвердило эту теорию.
Как страшно умирать вторым…
Но я рад, что знал любовь, такую, человеческую.
Мягко улыбаюсь, прижатый к стене и осторожно вытираю рукавом твоей рубашки кровь с разбитой губы. Да, они не церемонятся, но сейчас это уже не имеет значения.
Я пахну запахом твоим…
- Кажется, пришло время раскаяться, это я убил твою собаку – Почему-то, наблюдая за быстрым бегом облаков, кажется, что они складываются в твою улыбку, а птицы, взлетающие вверх, как вестники моего визита, несут весть на небеса.
Прости, что заставляю тебя так долго ждать, потерпи ещё немного, мне нужно умереть.

Где ты – там я. Плевать, что нас убили. Страшно, как впервые оставшись без тебя.

*

По платформе лениво стекала алая кровь, такая же человеческая, как и у тех, кто вынес приговор. С деревьев вспорхнули синицы встревоженные эхом от грозного выстрела и, покружив над платформой, скрылись за густыми облаками.

Ну, вот мы и встретились. Навеки с тобою.

Война была окончена и имена бравых пилотов навеки вошли в историю великой битвы и великой жизни, после неё. Их имена хранили не только письменные памятники истории, но и людская память, они продолжили жить в их сердцах, в их мыслях, надеждах.